Нужен ли химику Гомер? — различия между версиями

Материал из Милләттәшләр
Перейти к: навигация, поиск
(Источники)
 
Строка 8: Строка 8:
 
==Источники==
 
==Источники==
 
* [[Газета]] «[[Правда]]», 11 февраля 1968 года
 
* [[Газета]] «[[Правда]]», 11 февраля 1968 года
[[Категория:Полнотекстовый источник]][[Категория:Химия]][[Категория:Искусство‏‎]]
+
[[Категория:Полнотекстовый источник]][[Категория:Химия]][[Категория:Наука]][[Категория:СӘНГАТЬ (Искусство)]][[Категория:МӘДӘНИЯТ (Культура)]]

Текущая версия на 09:54, 11 ноября 2020

НУЖЕН ЛИ ХИМИКУ ГОМЕР?

Вспоминается такой случай. На экзаменах по химии в Томском университете пожилой профессор прервал ответ студента, который рассказывал о красителях, и спросил, как он относится к Моне.
Это было в начале двадцатых годов. Честно говоря, никто из нас, пришедших в университет в солдатских шинелях, не смог бы вразумительно ответить на вопрос. Ни о каком Моне мы не слышали. Бедняга студент отделался выразительным молчанием.
- Химику надо интересоваться живописью, - заметил профессор, - да, да, дорогой коллега.
И поставил невысокую оценку за ответ, хотя студент и неплохо говорил о красителях. Мы в шутку называли это «поправкой по Моне». Но сгоряча тогда возмущались в коридоре.
Безобразие! — говорил кто-то.— Так он до Гомера доберется.
Много позже я рассказал об этой истории Александру Ерминингельдовичу Арбузову. Учёный от души посмеялся над незадачливым студентом.
Говорите, до Гомера мог добраться профессор? Что ж, неплохо.
Химик Зинин читал «Одиссею» в подлиннике. Даже наизусть знал. Он, например, целыми главами читал наизусть лермонтовского «Демона», от строчки до строчки «Мцыри». Может, голову зря забивал себе? Зачем химику Гомер или… Моне?
Позже я увидел картины Ван-Гога, Гогена, Моне. Буйство красок, необыкновенное видение мира поразили меня. Интересный эпизод из жизни Моне приводит в «Золотой розе» Константин Паустовский. Художник приехал в Лондон и написал Вестминстерское аббатство. Работал он в обычный туманный лондонский день. Картина удалась. Но лондонцы встретили ее с возмущением: у Моне туман был багрового цвета. Хотя каждому известно — туман серый. И только пристальнее вглядевшись, недовольные начали примечать: а туман-то над городом действительно багровый.
Взгляните на картины Шишкина, Репина, Левитана, Айвазовского, Куинджи, и вы увидите на них много того, чего не подмечали в жизни. Разве это не заставляет задуматься и учёного?
Академик Арбузов не раз повторял:
Не могу представить себе химика, не знакомого с высотами поэзии, с картинами мастеров живописи, с хорошей музыкой. Вряд ли он создаст что-либо значительное в своей области…
Суждения, пожалуй, слишком категоричны. Но в принципе верны. Когда я впервые попал в квартиру Арбузова, то даже немного растерялся. Складывалось впечатление, что это квартира не химика, а музыканта: в гостиной два рояля, футляры со скрипками. Вечерами здесь звучали мелодии Бетховена, Гайдна, Баха. Арбузов сам виртуозно играл на скрипке, с охотой выступал в любительских оркестрах.
Хорошо помню вечер памяти Бородина. Александр Ерминингельдович с вдохновением рассказывал о великом химике - соратнике Бутлерова, Менделеева. А потом вместе с сотрудниками кафедры исполнял музыку Бородина.
В молодости Арбузов увлекался и живописью. Некоторые профессионалы предсказывали ему блестящую карьеру художника. «Не оправдались» надежды.
Не стал он и лингвистом, хотя и в совершенстве знал латынь, немецкий и французский языки.
Верх взяла химия. Не побоюсь сказать, что искусство помогло ему стать выдающимся химиком нашего времени.
Предвижу возражения иных оппонентов:
- Ну, а что может дать музыка или, скажем, живопись химии?
История не знает случаев, чтобы искусство открывало законы природы. Всему свое: законы природы открывали и будут открывать учёные. Искусство несёт другую нагрузку. Оно дает знания о прекрасном и безобразном, возвышенном и низменном, трагическом и комическом, развивает творческое воображение и учит мыслить.
- Ну и что же? — слышу опять голос оппонента.
А вот что. Стройная и вместе с тем многообразная гармония природы доступнее эстетически развитому человеку.
Не буду говорить о науке вообще. Мне ближе химия. В химических реакциях, формулах, тонких экспериментах есть внутренняя красота и поэзия.
Арбузову, например, само вещество не доставляло столько радости, сколько процесс его получения. Он сидел и часами неотрывно следил за ретортами, колбами, любовался красотой и изяществом реакций. А в них — «и жар холодных числ, и дар божественных видений».
У Бутлерова именно с этого и начался путь в науку. Он, по его собственному признанию, увлекался наружной стороной химических явлений, с особенным интересом любовался красивыми красными пластинами азобензола, жёлтой игольчатой кристаллизацией азоксибензола и блестящими серебристыми чешуйками бензидина.
«Пусть каждый современный учебник по химии начинается насмешкой над средневековыми алхимиками, искателями философского камня; юноша, вступая в лабораторию, на первых шагах хоть немного бывает тайным алхимиком, и современные научные методы сравнительно с теми далекими временами искателей начала начал дают только новую силу, только новый задор».
Так писал Михаил Пришвин в автобиографическом романе «Кащеева цепь».
Внешняя сторона химизма всегда играла не последнюю роль в исследованиях. Химик, полюбивший совершенство классической архитектуры, не допустит в своих исследованиях аляповатых творений. Он будет искать красоту формы и во внутренней упорядоченности веществ, и в структуре молекул. Не случайно один из творцов структурной теории, виднейший немецкий химик Кекуле изучал архитектуру. Знание архитектурных форм, бесспорно, помогло ему в поисках структуры молекул. Стремление к красоте структуры, её симметрическому совершенству нередко выступает в качестве движущего стимула исследований химика, становится целью получения новых веществ! Погоня за совершенством форм подчас приводит исследователя к блестящим открытиям.
Органическая химия всё больше принимает романтический характер. Она соревнуется с природой в чародействе. И, надо сказать, небезуспешно. Всё, что раньше было предметом мечтаний алхимиков, ныне становится действительностью. Химия творит красоту. Пожалуй, не будет удивительным, если в ближайшее время среди ВУЗовских дисциплин появится новая - ну, к примеру, «Химия и эстетика». Ведь многие эстетические категории уже сейчас стали «своими» у химиков, в некоторых научных книгах отводится специальный раздел художественным началам в синтетической химии.
Многое роднит науку и поэзию. Несколько лет назад в издательстве «Наука» вышла книга «Над тетрадями Лермонтова». Её автор не литературовед и даже не поэт. Оригинальный труд принадлежит известному путешественнику, геологу Сергею Владимировичу Обручеву - сыну академика Обручева.
Что же заставило геолога тратить время на разгадку далекой от его проблем тайны? Просто любопытство? Думаю, что нет. «Много мучительных исканий и счастливых находок таят для исследователей стихотворения молодого поэта!» Это слова самого автора. «Мучительные искания» и «счастливые находки» - вот, пожалуй, главное, что повело геолога в поиск.
В годы учёбы в аспирантуре я очень близко сошёлся с известным татарским поэтом Хади Такташем. Его поэма «ГАСЫРЛАР ҺӘМ МИНУТЛАР (Века и минуты)» посвящена памяти В.И.Ленина. Такташ - очень популярный читаемый поэт. Жаль, что жизнь его оборвалась рано - в тридцать лет.
Встретились мы с Такташем в квартире Кави Наджми. Нервный, с воспаленными глазами, Такташ производил впечатление обреченного человека. На меня он не обратил внимания. А когда узнал, что я химик, сразу же преобразился. Он с завистью расспрашивал меня о секретах цвета. Особенно его интересовала радуга, хотел знать, как мне, химику, видится игра света. Такташ не раз заходил в лабораторию, любовался превращениями веществ. Процесс перехода цветов - бесцветный, желтый, оранжевый, красный, фиолетовый, синий, голубой, зеленый, черный - он буквально впитывал в себя.
Такташ учился поэзии у Пушкина, Лермонтова, Маяковского. Позже, когда я побывал в Германии, он не раз просил меня помочь ему перевести Гейне. И всё время сравнивал оригиналы с переводами.
Строки о сосне на севере диком Гейне, Лермонтова и Тютчева не давали поэту покоя. Вроде один и тот же мотив, одну и ту же мысль хотели выразить авторы, и слова вроде бы те же, но совсем разная окраска, разное звучание стиха. Вот это как раз и интересовало Такташа.
Дружба с Такташем не осталась бесследной и для меня. Одержимость, стремление взглянуть на предмет с разных сторон - качества, которые необходимы не только поэту. Дружба с ним помогала мне вырабатывать в себе черты характера исследователя.
Наука с каждым годом усложняется, уходит в мир абстракций. Не случайно кто-то из учёных сказал, что сейчас вряд ли можно написать учебник физики в стихах. На мой взгляд, этого и не стоит делать. Поэзия тоже изменилась, проникла внутрь стана науки и идёт рядом с исследователями, а порою и забегает вперёд, ставя вопросы.
Прочтите, вдумайтесь в стихотворение Владимира Солоухина «В узел связаны нити».

Вы проходите мимо цветка?
Наклонитесь,
Поглядите на чудо,
Которое видеть Вы раньше
нигде не могли.
Он умеет такое, что никто
на земле не умеет.
Например… Он берёт
крупинку
мягкой чёрной земли,
Затем он берёт дождя
дождинку,
И воздуха голубой лоскуток,
И лучик, солнышком пролитой.
Всё смешает потом
(но где?!
Где пробирок, и колб,
и спиртовок ряды?!),
И вот из одной и той же
чёрного цвета земли
Он то красный, то синий,
То сиреневый, то золотой!


Здесь не просто любование природой, её красотами. Поэт как бы пытается проникнуть в творческую лабораторию цветка, понять чудеса физиологии. Это стихотворение - философский трактат о царственной природе.
То же самое можно сказать о любом стихотворении Эдуарда Межелайтиса из цикла «Человек».
Такие глубокие пласты поэзии поднимать непросто. Нужны солидные усилия, постоянная работа над собой, знания. Здесь наука уже подает руку дружбы поэзии. Собственно, всё это так взаимосвязано в жизни и в природе.
Одно время в печати был спор о физиках и лириках. Мне ещё тогда он казался надуманным. Человек не может ограничивать себя какими-то узкими рамками. «Я физик, и ничего меня не интересует». Жизнь жестоко отомстит за этакую ущербность.
Хочу оговориться. Это относится не только к учёным. Любая профессия требует широты интересов, порой и увлечённости тем, что, на первый взгляд, не помогает тому делу, которым ты занимаешься. Сказанное мною в равной мере относится к агроному и к врачу, и к токарю, и к портному. Литература, искусство облагораживают человека, помогают ему формировать вкусы, развивают мыслительные навыки, расширяют кругозор.
Я слышал рассказ об одном рабочем, живущем в далёком сибирском городке. Его квартира напоминает филиал музея изобразительных искусств. Он не просто коллекционирует репродукции картин великих мастеров. Любитель живописи устраивает выставки в различных городах. Его богатой коллекцией любовались ценители искусства в Сибири, в Москве и даже за рубежом. Честно говоря, нельзя не завидовать такому человеку. Он широко живёт.
Увлечение прекрасным - не просто любительство. Это одна из форм воспитания личности. К сожалению, в школе и в ВУЗах наставники молодежи не всегда и не везде с таким пониманием относятся к литературе, искусству. Ведь важно не просто сообщить сумму знаний. Главное - привить любовь к прекрасному, научить ценить творения мастеров.
Чем дальше, тем важнее эта проблема будет для нас. Мы строим коммунизм. А обществу наивысшей организации нужны духовно богатые личности. Независимо от того, каким делом они занимаются - открывают формулы, шьют пальто или наводят мосты.

Источники